Борис Орлов - Судьба — солдатская
…А пароход плывет, плывет. Гребут воду лопасти неутомимых колес. Не унимается ветер. Ходят крутые пенистые волны. Велика Обь! Кажется, нет ей ни конца ни края. Катит воды через тайгу да топи. Течет она, течет — широкая, могучая и величавая. Преодолевая течение, медленно поднимается по ней пароход вверх, чтобы через тысячи километров, пройдя по Иртышу под высоченным, больше сотни метров, отвесным яром, где, как говорят легенды, погиб Ермак, приплыть наконец туда, в Омск, и там отдать берегу все, что он везет в трюме, на палубах, в каютах…
…От Омска ехали на запад. Чугунные колеса вагонов, напевая монотонную дорожную песню, крутили и крутили версты.
Петру все было в диковинку. Ни тайги со зловещими, темными дебрями, где впору ходить только зверю. Ни полноводных рек… Из окон вагона виднеются ровные степи да перелески, урочища. Потом Урал. Его проехали ночью. Петр впервые видит горы. И до смешного они кажутся ему невысокими и ненужными. Целый день в вагоне говорили о Волге. До полночи не спал Петр, чтобы увидеть наконец эту великую русскую реку, воспетую еще Некрасовым. Мысль о Волге всегда жила в сердце Петра. Она перемежалась со стихами о ней, с кадрами из кинофильма «Волга-Волга»… «Если Обь так огромна, то какою же должна быть она, Волга?» — думал он всегда. И великая русская река представлялась ему океаном воды с берегами, которые никогда не видят друг друга… Но вот и Волга. И Петр не верит. Разочарованно смотрит он на ленту реки, мелькающую между перилами железнодорожного моста. «Уже Оби, — думает он, кусая губу, — что за черт, может, это не Волга?» Но спросить не осмеливается. Да и у кого спрашивать, если в вагоне все — его земляки и никому из них неведома она, эта Волга, кроме как из книжек?! Потом доносится шепот: «Ну и великая русская река! Уже нашей Шайтанки», и невеселый смешок разъедает тишину… После Петр поймет, что не широтой велика Волга, а историей. И со стыдом вспомнит он этот смешок, которому сейчас вторил в душе сам.
Постепенно, по мере приближения к Пскову, Петр начинает думать, что здесь, на Руси, все не как у них, в Сибири. Здесь все в других, уменьшенных масштабах. И когда выгрузили их в Пскове, то река Великая показалась ему просто самозванкой, а о ее притоке — Пскове́ — и говорить было нечего: так себе, проточка. Но Петра поразил Псков. Зачарованный, ходил он вокруг древнего, сложенного из дикого камня кремля, похожего, скорее, на царство Черномора, чем на грозное оборонительное сооружение псковитян. Ходил возле городских полуразрушенных стен, пялил глаза на церкви и церквушки, которых в городе оказалось бесчисленное множество, замирал перед тяжелыми, скрывшими не одну тайну стенами Поганкиных палат… И многое еще — интересное, необычное — захватило с первых дней службы в этом городе воображение Петра, полонило его сердце. С языка не сходило: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет…» Написал об этом и Лизе… Постепенно пообвыкли. Прошел год. Побежал второй. Все стало своим, привычным и близким. Бывая в увольнении, Чеботарев уже не засматривался древностями сказочного города. Чаще жались к кинотеатру «Пограничник». Заглядывались на девчат… Петр никак не мог простить Лизе, что изменила ему, вышла замуж… Чеботарев полюбил ходить и на Великую. Неторопливо плыли по ней лодки — не такие, как на Оби, проще. На таких там делать нечего — опрокинет, зальет волной даже при слабом ветре. Изредка пробегал пароходик — тоже по сравнению с теми, которые ходили там, на родине, малюсенький… С крутого берега хорошо было смотреть и на Завеличье, и вдоль реки, туда, за Мирожский монастырь, на голубые дали. А как чудно было зимой! Здесь — не в Сибири. Морозы маленькие, снег мягкий, ветер не жгучий. Повзводно ходили на лыжах за город. Легко бежали по засыпанным снегами полям. В зимние выходные дни горожане часто устраивали лыжные соревнования. От гарнизона на них попадали обычно сибиряки. Один из таких дней врезался в память Петра на всю жизнь: тогда он познакомился с Валей Морозовой. Было это так. Чеботарев на лыжных соревнованиях защищал честь роты. Складывались они для него неудачно: часто спадало с правой ноги крепление. Когда до финиша оставалось каких-то двести — триста метров, он увидел сбоку мелькание медленно отстающих от него лыж. Это бежал Сутин. «Поднажми!» — приободрил его Петр. И тут… Чеботарев вдруг почувствовал, что летит головой вперед. Упал. Встал. Разозлился, потому что за это время пропустил троих. Побежал. Сначала никак не мог понять, почему упал, а потом разобрался, что виновата была — палка Сутина, угодившая ему под ноги. Финиш Петр прошел сконфуженный. А когда остановился, постоял — почувствовал боль в руке. Пошел к медпункту — щиту с красным крестом. Девушка с санитарной сумкой долго прощупывала предплечье. Потом, подняв на Петра миловидное лицо с большими глазами, усмешливо сказала:
— Перелома нет, по-моему. Может, к врачу обратитесь? Вон он, у финиша, — и показала рукой на женщину, окруженную работниками Осоавиахима.
— Так вы не врач? — проговорил Петр, не скрывая разочарования. — А кто же вы? Сестра?
— Да как сказать, — смутилась девушка и начала прихлопывать озябшими руками в перчатках, — и сестра и не сестра. Я на курсах в Осоавиахиме учусь.
Петру девушка понравилась. Он хотел узнать у нее имя, но удержался. Разглядывая ее простое темно-синее пальто с серым заячьим воротником, спросил:
— Вы учитесь или работаете?
— У вас, я вижу, и рука прошла? — сказала девушка и залилась смехом.
— Рука? — растерянно переспросил Петр и вдруг почему-то тоже засмеялся.
В девушке было что-то от Лизы.
Пальто плотно облегало ее тонкую в талии фигуру. Румяные щеки горели от морозца, еще сильнее подчеркивая высокий лоб и игриво-доверчивые глаза.
Звали ее Валей. Рослая и стройная, с длинной тяжелой косой, она влекла к себе… И Лизина красота, блеклая, спокойная, подавлялась броской красотой этой девушки.
Смущаясь, Петр упросил Валю встретиться с ним у кинотеатра в следующую субботу. Валя обещала прийти с подругой.
Петр не верил, что девушки придут, но в субботу все же явился к «Пограничнику», прихватив на всякий случай и Зоммера. Девушек не было. Ждали. Зоммер высмеял Петра за то, что тот привел его на свидание, даже не зная, откуда девчата.
Петр отмалчивался. С девушками всегда робкий, он завидовал Федору. Тот был с ними дерзок и смел. Он подходил к ним легко. Находчивый, артист по натуре, Зоммер сразу становился среди них своим.
Вечер был холодный. Зоммеру надоело попусту тратить время. Потоптавшись на месте, чтобы согреть ноги, он сказал Петру:
— Подшутила она. Или была, а ты не узнал ее.
Петр молчал. Придумывал, что сказать в ответ. Оглядывал гуляющих по тротуару девушек. Ломал голову: стоит ли еще ждать?
Девчата подошли откуда-то сбоку. Петр обрадовался. Проговорив «здрас-с-сте», протянул своей знакомой руку. Робко пожал тонкие горячие пальчики…
Валину подругу звали Соней.
Этот вечер они провели все вместе. Петр не мог нарадоваться, что прихватил с собой Зоммера, потому что вдвоем с Федором все получалось у него легко и просто.
Гуляли по улицам. Разговаривали о пустяках. Шутили.
Вечерний город притих. В неярком уличном свете падали редкие снежинки…
Подойдя к Крому, все четверо остановились. Валя показала рукой в темноту на древние высокие кремлевские стены, сказала задумчиво и тихо:
— Я люблю наш город. Порой мне кажется, что на всем свете нет больше такого красивого, такого мужественного, такого… такого древнего-древнего города. Его любил даже Пушкин. Когда он приезжал к нам, — она сказала именно «к нам», будто он приезжал сюда, когда она уже жила на свете, — он часто поднимался на Кутекрому — вон та башня, видите? — и смотрел оттуда, смотрел… А с нее далеко видно, даже Ваулины горы. И все вокруг красиво-красиво…
От высоких кремлевских стен уходили они молча, взявшись за руки, как давние друзья. Говорить никому не хотелось.
Вторично Петр увиделся с Валей только через две недели. Зоммер пойти на свидание не смог: полковая самодеятельность, в которой он считался чуть ли не главным заводилой и актером, готовила программу ко Дню Красной Армии. Терять субботний вечер Федор никак не хотел — остальные дни недели были заняты напряженной боевой учебой.
Встретив Валю с Соней у Поганкиных палат, Петр объяснил, почему не пришел Зоммер. Чтобы смягчить охватившую Соню грусть, сказал, что, мол, на праздник пригласит всех в часть на концерт и они там увидят Федора во всей его красе. Девчата посмеялись, но согласились прийти.
В этот вечер они гуляли недолго. Дул неприятный, пронизывающий ветер. Метелило. Билеты в кино достать не удалось. Продрогнув, Соня стала прощаться. Без подруги и Валя не хотела больше гулять. Петр решил проводить девушек.
Шли к Крому, потом по мосту через Пскову́, мимо церкви, отдававшей холодом и мертвенным покоем… Проводив Соню, пошли назад, к Вале. Петр держал подругу за локоть. Под тяжелыми арками Солодежни они остановились. Ветра здесь почти не было. Петр взял Валю за руки и слегка привлек к себе. Ему хотелось поцеловать девушку, но он никак не мог пересилить робость. Потихоньку вздыхал. Наконец наклонил к Вале голову. Лоб его прикоснулся к выбившимся из-под вязаной шапочки волосам. Девушка продолжала стоять недвижимо, не сопротивляясь и не отталкивая его. Он прикоснулся к ее губам… Валя на поцелуй ответила неумело и пугливо…
